Белый вождь - Страница 64

Надо упомянуть еще об одной важной части дома: это крыша асотея. Туда поднимаются по каменной лестнице. Крыша плоская и очень прочная, так как покрыта цементом и не боится дождя. Со всех сторон она обнесена парапетом такой высоты, что он не мешает любоваться окрестностями, но ограждает от назойливых взоров прохожих. После захода солнца или когда оно прячется за облака, асотея – самое приятное место для прогулок. По крыше дома дона Амбросио прогуливаться особенно приятно, так как она больше похожа на сад. Вокруг расставлены покрытые черным лаком горшки с редкими растениями, а зеленые ветви и яркие цветы, поднимаясь над стенами, удивительно украшают дом и снаружи.

Но это не единственный сад при жилище богатого владельца рудников. За домом раскинулся еще один, продолговатой формы, с двух сторон обнесенный высокими глинобитными стенами. Эта ограда тянется до берега реки. Вдоль реки нет забора; достаточно широкая и глубокая в этом месте, она заменяет ограду. Сад большой, а в конце его насажены еще и фруктовые деревья. Его украшают со вкусом проложенные дорожки, цветочные клумбы и зеленые беседки самой разнообразной формы и величины. Пройдясь по этому саду, можно подумать, что дон Амбросио, хотя он всего-навсего богатый выскочка, обладает изысканным вкусом ведь такие очаровательные уголки не часто встречаются в Мексике. Но не им придуманы эти теннистые деревья и благоухающие беседки. Все это затея его красавицыдочери, которая проводит немало часов в тени сада.

Дону Амбросио вид рудника – огромной выемки в скале, среди груд кварца, и в глубине ее вид богатой жилы – был милее всех цветов на свете. Куча слитков серебра приковала бы к себе его взор куда вернее, чем поле, сплошь покрытое черными тюльпанами или голубыми георгинами.

Каталина совсем не походила не отца. У нее был вкус возвышенный и утонченный. Ей были чужды мысли о богатстве и спесь богачей. Она охотно отказалась бы от своего вызывавшего так много толков наследства, чтобы разделить жизнь в скромном ранчо с человеком, которого она любила.

Глава XLIII

Солнце клонилось к закату. Его огненный шар спешил поцеловать снежную вершину Сьерра-Бланка, высившуюся на западе. Белую мантию, ниспадавшую с плеч горы, окрасили розовые блики, во впадинах ущелий она становилась алой, пурпурной и от контраста с темными лесами, росшими на склонах Сьерры, казалась еще прекраснее.

В этот вечер закат был особенно яркий. На западе громоздились разноцветные облака; золото, пурпур и лазоревая синева сочетались в пышном великолепии; облака принимали самые причудливые очертания, и могло показаться, что это сияющие, восхитительные существа из какого-то иного мира. Эта картина должна была радовать глаз, развеселить сердце, полное печали, а счастливое сделать еще счастливей.

Она не осталась незамеченной. На нее устремлены были глаза, очень красивые глаза, и все же в них была печаль, никак не гармонировавшая с картиной, на которую они смотрели.

Не сияние закатного неба омрачило эти глаза. Хотя они и были устремлены на него, не о нем была печаль, отразившаяся во взоре. Не тем полно было сердце.

Обладательница этих глаз – не юная девочка, а девушка в расцвете красоты. Она стояла на асотее великолепного дома и, казалось, любовалась пышным закатом, однако размышляла она не о закате, но о вещах далеко не столь приятных.

Даже отблеск пламенного неба, падая на ее лицо, не мог рассеять пробегавшие по нему тени. Сумрак в душе оказался сильнее, чем свет внешнего мира. Тени омрачали прекрасное лицо, потому что тень окутала сердце.

И все же лицо ее было прекрасно и прекрасна фигура, высокая, величавая, с нежной грацией и мягкими очертаниями. Эта красавица была Каталина де Крусес.

Она стояла на асотее одна, окруженная лишь растениями и цветами. Склонившись над низким парапетом, она смотрела на запад и видела заходящее светило.

Порой она поднимала глаза к небу и солнцу, но чаще смотрела в глубину сада, на теннистую рощицу диких китайских деревьев, сквозь стройные стволы которых сверкала серебряная лента реки. На этой рощице ее глаза время от времени задерживались с выражением какого-то странного интереса. Неудивительно, что это место притягивало ее взор. Здесь впервые она, точно завороженная, слушала обеты любви; оно было освящено поцелуем, и в своих мечтах она вознесла его с жалкой земли в небесную высь. Неудивительно, что для нее не существовало места прекраснее. В самых прославленных садах мира, даже в раю не могло быть такого прелестного теннистого уголка, как маленькая зеленая беседка, которую она сама устроила в листве этих диких китайских деревьев.

Почему же ее взгляд так печален? Ведь в этом прибежище сегодня же ночью она встретится с тем, кто сделал для нее этот уголок священным. Почему она так печальна? Ведь, предвкушая встречу, она должна бы сиять от радости.

Временами, когда она думала о предстоящей встрече, так оно и было. Но на ум приходила и другая мысль, это она вызывала тревожное чувство, из-за нее набегали на лицо тени. Что же это за мысль?

Каталина держала в руках бандолу. Она опустилась на землю и стала наигрывать старинную испанскую песню. Но она не в силах была справиться с собой. Мысли блуждали далеко, пальцы не слушались.

Она положила бандолу, снова встала и принялась ходить взад и вперед по асотее. Прогулка не приносила успокоения. Порой сеньорита останавливалась и, опустив глаза, казалось, над чем-то задумывалась. Потом снова начинала ходить и опять застывала на месте. И еще и еще раз, все молча, без единого слова.